— Ну что, кого там черти принесли с утра пораньше? — из всех собравшихся у двери между вестибюлем и коридором, именно Тамара задала первой этот вопрос, вот и не верь после этого в особенное женское чутьё.

— Именно что черти, только они сами себя принесли. Твой Ибрагим приехал, с ним ещё двое конных на армейских лошадях, но не военные — кажется, из тех делегатов, которых арестовали на собрании в Тульском. Вооружены так себе, три винтовки и наган, но у нас в фургоне целый арсенал, один туда уже лезет. Серафима время тянет, надо по два бойца поставить в мастерскую и в санчасть. Предлагаю Тамару с Шаханом Умаровичем и Ведяву с Васей. Зинаида останется в спальне с Галинкой, а мы с Виктором в обход через заднюю дверь. По местам, живо!

— Сколько тебя ждать можно, старая карга! — Ибрагим, заметно припадая на левую ногу, ввалился в вестибюль.

Следом за ним, выставив впереди себя ствол трёхлинейки, раскачиваясь на длинных паучьих ногах, зашёл белобрысый очкарик.

— Знаешь меня? — трактирщик взвёл курок нагана и приставил пистолет ко лбу уборщицы.

— Знать не знаю, но пару раз видела здесь с Петром Ивановичем, потому и пустила. Убери свою железку и малохольному своему вели убрать, здесь кроме меня и кота нет никого. Детей и воспитателей по летним дачам развезли, Булатов все ключи забрал, только от коридора и входа оставил, я в девичьей спальне и ночевала, имею право, я уже в отпуске, считай, вот и шла долго, так что можешь не разоряться здесь.

— К телефону проведи и пожрать собери что-нибудь. Пока здесь побудем.



— Очки лётные снимите и краги из карманов выньте, положите под кусты, Виктор Аполлинарьевич, теперь вы в своих кожах вполне на завгаражом похожи. Всё запомнили? Главное, чтобы он из фургона на землю спустился. Не бойтесь, когда их арестовывали в Тульском, вы с самолётом на мосту стояли, не бздюхайте, папаша! Извините, мне тоже в роль войти надо.

— Товарищ, здравствуйте! Вы в интернате работаете?

— Допустим работаю, что надо? — из-за полога фургона показался крепкий мужчина с сердитым лицом, держащий в руках две подарочные коробки с маузерами. Оба бельгийских ружья уже стояли прикладами на земле. Вид мужчины, держащего за руку девочку со сведёнными к переносице наполовину закатившимися глазами и пускающей слюни из уголков рта, не настораживал мародёра.

— Да меня в Горячий Ключ посылают дормехбазу организовывать, а у меня Ксюшенька на руках, у неё размягчение мозга, сами видите. Мне присоветовали её в интернат пристроить на время, говорят, тут кормят хорошо и уход подобающий за идиотками осуществляют. Пришли вот посмотреть и записаться.

— Завтра приходи, сегодня некогда с вами вошкаться!

— А во сколько завтра?

Видя, что Мондзолевский зашёл в тупик, Гошнаг решила взять инициативу в свои руки.

— Папаська, смали, какие пиф-паф класивые! — и, выдув из носа сопливый пузырь, с грохотом повалила уточницы на землю.

— Мужик, вали отсюда и дуру свою забери! — незваный гость спрыгнул с телеги и тут же умер, напоровшись горлом на выставленный Талько штык.

— Чего стоим, кого ждём? Обыщите его быстро и под колесо затащите, чтобы из дверей видно не было, — Гошнаг засунула ружья обратно в фургон, сдёрнула с убитого нарукавник, раскрыла коробку с маузером, ловко набила обойму, протёрла пистолет от заводской смазки, пристегнула деревянную кобуру-приклад, перекинула на ремне через плечо и лишь потом вытерла от крови штык. — А хорошо вы его заточили, Виктор Аполлинарьевич, как в масло зашёл, спасибо за работу! Пойдёмте в гимназию Ибрагима брать, там хоть стрелять можно, за такими стенами ничего слышно не будет.



— Телефон в кабинете заведующей, из еды только огурцы малосольные, зато брага есть. Если пожелаете, пошлите бойца на рынок, здесь рядом. Я бы и сама сходила, да ноги совсем разболелись с заездом этим дачным, — Серафима вела Ибрагима через вестибюль к кабинету Сацкой, забалтывая ему уши и отвлекая внимание. — Заходи, мне туда не положено, Зинаида даже полы мне мыть не даёт и пыль протирать.

— Да замолчи ты! Янис, сходи с бабкой за огурцами, хоть что в рот бросим, и Хомяка позови, что он там в фургоне застрял?

Ибрагим скрылся за дверью, а неуклюжий тощий Янис поплёлся за Серафимой, опустив ствол винтовки и шаркая по паркету разношенными сапогами. Путь латыша оказался коротким — из двери медпункта высунулась большая женская рука, ухватила Яниса за горло и втащила внутрь.

— Что с ним делать? — в щели дверного проёма мелькнули рыжие кудри Василия.

— Тихо ты, командирша ваша идёт с Виктором, у них и спрашивайте.

— Тряпку ему в рот засуньте и к кушетке лицом вниз привяжите покрепче, — шёпотом распорядилась Талько. — Трактирщик где?

Серафима Никитична тыкнула пальцем в сторону кабинета и сделала вид, что подносит телефонную трубку к уху. Гошка понимающе кивнула и махнула рукой с маузером Тамаре, выглядывающей из двери учебной мастерской с противоположной стороны вестибюля.

— Вам огурцы сюда подавать, товарищ начальник? — уборщица постучала в дверь, открыла её и отошла в сторону, уступая место четвёрке с взведёнными пистолетами.

Ибрагим со злым лицом сидел за столом и при помощи карачаевского ножа-бычака пытался развинтить корпус телефонного аппарата, чтобы подключить оторванный Булатовым провод. Каким же было его разочарование, когда вместо бабки с огурцами в дверях появились четыре пистолетных ствола, а когда он разглядел лица обладателей оружия, разочарование сменилось испугом, а вернее — отчаянным животным страхом. Первый секретарь облисполкома, которому он разбил голову подносом в Тульском, бывший военлёт с непонятными политическими установками, постоянно перечивший Булатову, сожительница Тамарка, вряд ли питающая к нему тёплые чувства после долгих лет бесправной жизни в скитаниях.

Однако опаснее всего была пигалица в матросском костюмчике и берете с помпоном, которую трактирщик сразу узнал по пронзительному взгляду синих глаз. Эта девчонка не только вычислила и ранила его в гостинице, но и уничтожила банду Ащеулова с сыновьями директора гимназии в Тульском, разбомбила с аэроплана отряд подмоги, включая двух головорезов из Лабинска, похитивших и убивших грека-участкового, нашла и сдала Хакурате огромную сумму денег и тайники с оружием и наркотиками, да ещё и увела из-под носа рыжую малолетку, за которую ему был обещан очень высокий чин по возвращению домой в Турцию.

Надо было срочно спасать свою шкуру, но как? В дверях четыре ствола, на окне крепкая решётка... Ибрагим скосил глаза влево, на одежный шкаф крепкого майкопского дуба, освобождённый Сацкой от вещей. Какое-то время толстые стенки и дверцы защитят, а там и Янис с Хомяком должны с тыла комиссарским зайти.

Нож полетел в грудь лётчику, уже шагнувшему внутрь кабинета, а Ибрагим, схватив со стола наган, юркнул в шкаф с таким проворством, которого трудно было ожидать от такого корпулентного человека, ещё и раненого в ягодицу сутки назад. По счастью для Виктора Аполлинарьевича, бычак был брошен из неудобного положения, и хотя попал точно в левую часть груди, смог только пробить накладной карман кожаной куртки и лежащий в нем блокнот, причинив только небольшой материальный ущерб и вызвав справедливое негодование порчей амуниции, купленной на собственные деньги в Германии.

— Вылезай, сволочь! — Гошнаг спряталась сбоку стола директрисы. — Считаю до трёх и стреляю!

— Гит сиктир, маленькая сука!

— Раз! — Талько поудобнее облокотила руку с маузером на столешницу.

— Два и три! — пули из стволов Тамары и Шахана Умаровича одна за другой влетали в шкаф. Маузер пробивает стальную рельсу, что уж там говорить про доски, пусть и дубовые.

— Извини, Гошнаг Платоновна, что огонь без твоей команды открыли, заканчивать эту историю надо было. Такие люди не успокаиваются пока живы, а нас время уже поджимает, — грузинка и первый председатель стояли приобнявшись, наблюдая, как из шкафа вываливается грузное тело Ибрагима, нашпигованное пулями от двух обойм.

— Не за что извиняться, я боялась, что опять придётся всё самой делать и перед вами оправдываться за классовую борьбу. Сколько у нас ещё времени на сборы, четверть часа есть? Отлично! Сбросьте этого и который под фургоном в погреб, чтобы их видно не было, и вонять не начали на жаре, а мы с Шаханом Умаровичем белобрысого быстренько расспросим, какой-то он чудной и неувязанный для Булатовского прихвостня.




— Имя, фамилия, должность? — Талько вынула тряпку изо рта пленника.

— Янис Бриедис, работаю в народном комиссариате земледелия Кубанской области старшим инспектором. Прибыл в селение Тульский на место потенциальной работы только вчера, причин задержания не знаю. Бежал с полковой гауптвахты по настоянию этого пузатого турка, он сказал что кавалеристы подняли мятеж против советской власти и нас расстреляют. Меня в первую очередь, потому что я латышский стрелок. А какой из меня стрелок? Без очков только в слона попаду, в упор. Я гидрогеолог, преподавал на кафедре в Петрограде, а меня вот сюда, границы размечать. В комиссариате сказали, что раз в специальности указана геология, то разберусь по ходу дела. Геолком-то разогнали в Ленинграде

— Сколько вас бежало с гауптвахты и где остальные?

— Мы не бежали, а прорывались с боем, так товарищ Ибрагим сказал.

— Твой товарищ Ибрагим только что расстрелян без суда и следствия за шпионаж, вредительство и бандитизм.

— И когда бы я разобраться успел, если даже подъёмных ещё не получил? — белобрысый был так обескуражен, что слова о расстреле прошли мимо его сознания. — Меня в Краснодаре в обкоме в коридоре около кассы выловили — мол, ты геолог из Ленинграда? Вот и езжай в Майкоп, автобус во дворе. В Майкопе сразу в другой пересел, сказали что в Тульский на конференцию поедем. Оказался Янис врагом народа и без вины виноватый.

Гошнаг вопросительно посмотрела на Хакурате, а тот вывел её в вестибюль.

— Не врёт он, я сам по весне слезницей в Москву телеграфировал, просил специалиста по водным ресурсам, а то у нас то потоп, то засуха, как понос и золотуха. Как он в списки Ибрагимовские попал только?

— А может его Булатов сам арестовал, вы же там вместе ордера выписывали. Замазал, чтобы Яниса обратно в Краснодар вернуть или здесь в кабалу загнать. Придётся и его с собой везти, очки отберём, без них он слепошарый как крот, — Талько штыком освободила латыша от бинтов, которыми Ведява с Василием примотали пленника к кушетке. — Тихо сиди, тогда жив останешься, понял?

Бриедис посмотрел, как по коридору резво волокут трупы бежавших вместе с ним с гауптвахты подельников, и охотно согласился.

Велев соратникам загружаться в фургон, Гошка накинула старую рабочую куртку и принесла из учебной мастерской несколько здоровенных гвоздей и молоток.

— Виктор Аполлинарьевич, зашейте двери кабинета Зины намертво, нет времени кровь замывать и шкаф менять. Погреб надо забить и входную дверь тоже, пусть Булатов голову ломает и время тратит. Хотя он вряд ли сюда сунется, если арестанты сбежавшие в Тульский к нему подались. Я фургон отправлю, а мы с вами лошадей погоним, у нас целый табун уже, не считая першеронов. Вы гвоздь-то загибайте немного у острия, тогда он в сторону сам пойдёт и полотно к коробке пришьёт, меня отчим научил, чтобы рейки с бобышками всякие не подшивать.

— Так он у тебя кузнец вроде, не столяр.

— А гвозди-то железные же!

— Логично, — военлёт мысленно упрекнул себя за потерю бдительности в общении с Гошкой.




След переполненной кибитки петлял между деревьями огромного заброшенного фруктового сада. Деревья, если судить по вековым яблоням и грушам, были высажены ещё до того, как русские генералы выбрали эту местность для своей штаб-квартиры. Никто никогда не видел, чтобы за садом кто-то ухаживал, сажал новые деревья или вырубал старые. Любителей полакомиться дармовым урожаем тоже не находилось, даже среди интернатовских голодранцев или цыган. Легенд вокруг сада ходило множество, одна страшнее другой. Воспитанники, например, отважившиеся сходить покурить подальше от глаз педагогов, постоянно видели в саду умерших от болезней и похороненных интернатских, выглядывающих из-за деревьев и неразборчиво о чём-то то ли просящих, то ли плачущих. Ещё сад облюбовали самоубийцы, и тут уже не спишешь на детские фантазии несколько протоколов каждый год.

Впрочем, мёртвые живым не мешали, вели себя прилично, да и вообще это другая история, к нашей особого отношения не имеющая, просто к слову пришлась. Идти Гошке с военлётом было удобно, дышалось в тени старых яблонь и груш легко, семь засёдланных лошадок послушно шли в поводу, и вскоре в просветах показались тылы домов, стоящих в один ряд фасадами к площади, и отделённых от неё добротным асфальтированным тротуаром с лавками, цветниками и клумбами. Фургон стоял во дворе одного из добротных домов, а снаружи на лавочке сидели Серафима и её подруга с кульком семечек, сливаясь с окружающим городским пейзажем с глубоким сельским оттенком.

— У нас всё готово, выпускать Ведяву с Тамаркой? — Серафима протянула кулёк прибывшим: — Угощайся, комиссарша, тыквенная семечка полезна, она глиста гонит наружу, может фигуру прибавишь немного.

— Меня моя устраивает, спасибо. Выпускайте, мы с Виктором по площади погуляем на всякий случай, куртку мою подержите пока, буду всем красотой своей неписаной глаза слепить. Вы продумали, какой дорогой в Тульский поедем? Ваське скажите, чтобы в гимнастёрку переоделся, они с Виктором конными поедут, носилки с Лизой много места займут.

— Не бойся, всё в лучшем виде сделаем, я сама на дрожки сяду. Что мне твои першероны, когда у меня хулиганы беспризорные в сортир строем с речёвками ходят? Выходите, бабоньки, пробил ваш час, с Богом!

Тщательная проработка плана в мелочах не прошла даром, и изъятие телефонистки Елизаветы прошло без сучка и задоринки, причём так быстро, что Гошке, покупавшей у цыганки продукт народного промысла, пришлось бежать через площадь, размахивая карамельным петушком на палочке.

Галинка сперва немного испугалась, когда носилки с дочкой Зинаиды, укрытой простынёй c ног до головы, как с покойницей, затащили в бричку и поставили на пол, но переданный через брата гостинчик успокоил её.

— Я специально с зелёным хвостом выбирала, он самый вкусный, с кислинкой! — Талько накинула куртку с маузером в кармане и устроилась на облучке рядом с Серафимой.

Подруга уборщицы изумилась, когда першероны не получив команды голосом или упряжью, аккуратно осадили назад и вытолкали фургон на улицу задним ходом, не помяв и лишней травинки во дворе.

— Давно ты этих слонов дрессируешь? — Серафима Никитична протянула было руку к вожжам, засунув кулёк семечек в карман рабочего халата.

— Вторые сутки уже.

— Не бреши!

— Собаки брешут, а я правду говорю! — кони резво прибавили ход и тут же встали, как вкопанные. В кузове то-то с шумом посыпалось на пол, громко проорал кот Гораций, бабка еле удержалась на дрожках, уцепившись за арки фургона, а из-за полога высунулась Ведява с маузером в руке.

— Полегче там! Не дрова везёте небось, тут Лизка, дети, пленный и кот Галюнкин, таким макаром действительно в больницу ехать придётся!

— Извиняйте, больше не повторится, а вы, баба Сима, просто говорите, куда ехать, я лошадкам и передам.

— Раз в святой воде у храма не утонула, и в огне праведном не сгорела, значит не нежить, но всё равно страшновато. По Кубанской поднимемся до Мещанской, там сейчас пусто, доедем до Подгорной — и вниз, на Тульский, чтобы мимо Пластунских казарм с тыла проехать, а дальше одна дорога, ты её хорошо должна знать. В казармы нам сейчас не след соваться, Булатов хоть и майор, но он особист кубанский, его полковник прижав уши слушает, мало ли Пётр как ситуацию вывернет, ему же беглых отмазать надо. Как бы он армейских на нас не натравил. Ибрагим ведь легко Яниса и остальных с толка сбил, а он трактирщик и барыга всего лишь. Направо здесь и хода прибавь, дорога ровная и пустая.

Ухоженная и широкая Мещанская пошла вверх, а кавалькада свернула на Подгорную, по которой и направилась на юг, в сторону Тульского юрта, обходя расположение конного полка слева. Дорога на этом, собственно, и заканчивалась. Как сотню лет назад генерал Алексей Вельяминов, правая рука генерала Ермолова, наводивший ужас на непокорных горцев не только огнём артиллерии, но и пропитанием почти исключительно отварным желтобрюхим полозом, выбрал это место в начале яблоневой долины для размещения большого войскового соединения, десятки поколений лошадей так утоптали копытами окрестность, что мостить дороги не имело смысла. Расположение конного полка представляло собой ровный прямоугольник примерно два на три километра, и когда-то было обнесено основательным забором, на котором благородные деникинцы десять с небольшим лет назад повесили пару тысяч человек, а потом пустили забор на дрова, не дворянское дело — лес пилить...

Военный лагерь с высоты Подгорной улицы сейчас напоминал растревоженную пасеку, где из каждого домика, каждой постройки вылетали ошалевшие пчёлы, жужжали и пытались построиться хоть в каком-то порядке. От ближайшего корпуса казармы немедленно отпочковался десяток красноармейцев и побежал к фургону, лязгая затворами мосинок.

— Вот и комитет по встрече! Вылезайте на свет божий, Шахан Умарович, а то закуют в железо и за счастье будет, если не расстреляют на скорую руку, кто-то кавалеристам хвоста накрутил, и не видать офицеров из тех, что вчера в Тульском были.

— Так мы их сами там оставили на всякий случай, — Хакурате спрыгнул с телеги и закурил. — Здравия желаю, товарищи бойцы!

— И вам не хворать, дяденька! — подмигнул цыганистого вида рядовой из первых подбежавших конников, и тут же получил подзатыльник такой силы, что его порыжевшая на солнце будёновка отлетела до повозки.

— Ты с кем так разговариваешь, морда немытая? Перед тобой сам первый секретарь этого, как его, который амтамовный черкесский округ в составе Кубанского края, — товарищ Хакурате! Иди с глаз долой, чёрт немазаный, ротному доложишь, что сутки ареста от меня получил. Вы извините, товарищ первый секретарь, если бы не их конская наука, близко бы к полку не допустил!

— Да оставьте, я не чинюсь и должность свою по бумажке зачитываю иной раз. Что у вас творится?

— Я бы ответил по рабоче-крестьянски, но при вас девочка...

— Девочка русский язык на высший балл сдала в школе, и практику применения тоже. Не вас ли я сутки назад допрашивала в гостинице насчёт перемещений трактирщика и его сына, товарищ помощник командира? Как вас зовут?

— Александр...

— Товарищ помощник командира, отвечайте по форме!

— Жучиндло Александр, помощник командира эскадрона восемьдесят первого Харупанского полка четырнадцатой дивизии первой конной армии!

— Пожалуй, Александр будет оптимально. Рассказывайте коротко и быстро, что происходило после нашего отъезда из Тульского вчера вечером?

— Так майор-особист велел праздник устроить по поводу полной и безоговорочной победы над белогвардейским подпольем, а чтобы рядовой состав под ногами не путался, оставить гостинице полувзвод охранять найденное, ну и подай-принеси, ясное дело. Пока начали готовить и на столы собирать, всю конницу под моим началом в казармы и отправил. Сам тоже поехал, проверить арестантов. Сказал так: «Это Саня, не враги, а сбившиеся с пути люди, в статусе задержанные до выяснения, опасных я в городскую тюрьму отправил. Проверим завтра, допросим всех, а как же!» На провиантских складах своим именем выписал четыре бочки таджикского рома, галеты и бочку местного повидла прошлогоднего. Вот народ и празднует...

— К арестованным он заходил?

— Первым делом. Недолго он на гауптвахте был, минут пять от силы, я цибарку и наполовину не выкурил. Наказал за порядком смотреть и ускакал.

— И как порядок, соблюдается?

— В общем и целом соблюдается. Конечно, порядок этот среди полутысячи выпивших мужиков, сами понимаете, но Пётр Иванович своих сегодня заберёт, я камерам пустовать не дам.

— Вот и молодцом, товарищ помкомэска, продолжайте соблюдать, а нам ехать пора, новым колхозникам документы на землю вручать. Подскажите, Александр, как нам через лес быстрее до Тульской проехать, а то без ворот и не разберёшь.

— Спасибо на добром слове. Вон по той просеке езжайте, она поширше будет. Держите всё время нос на солнце, не заблудитесь. Если у вас груз ценный, возьмите лучше сопровождение, я сейчас свистну...

Ну примерно где-то так




Это тоже действующие лица произведения




Крепление на гнутый гвоздь