— Тук-тук-тук! Кто в теремочке живёт? Кто в невысоком живёт? — Гошка постучалась и немного приоткрыла дверь номера, чтобы председатель облисполкома не увидел её смешную, но чем-то пугающую маску.

— Я, лягушка-болтушка, а ты кто? — подхватил сказочный диалог Хакурате, положив трубку на рычаг.

— Я зайка-побегайка, ноги по коленки стирайка. Разрешите, Шахан Умарович?

— Заходи, дочка, я с телефонными разговорами закончил и нахожусь в твоём полном распоряжении. Там всё в порядке? — Хакурате сделал рукой круговое обобщающее движение, включающее как соседние помещения, так и страны дальнего зарубежья.

— По разному. В зависимости от выбора идеологии и степени развития общества, — расплывчато ответила Талько, бочком присаживаясь напротив начальника, сгребающего в свой потёртый портфель бумаги со стола. — Наденьте вот это, пожалуйста! Ну что вы матом ругаетесь-то? Хороший праздничный турецкий кафтан, и феска к нему соответствующая, добротные дорогие вещи...

— Причём здесь вещи?! Сижу в своих мыслях, вспоминаю, все ли твои поручения исполнил, голос твой слышу, расслабился, а тут такая рожа передо мной! Смерти мой хочешь? И так у меня сердце слабое, классовой войной надорванное, ещё и ты со своими шуточками дурацкими!

— Кто расслабился, тому нет прощения! Помните, как сказал Герберт Уэллс про морлоков и элоев?

— Не ври, не говорил так Уэллс, я читал «Машину времени»!

— Я не вру, я резюмирую суть произведения. — по части перевода стрелок равных Гошке сыскать было трудно. — Вы одевайтесь, одевайтесь, нас люди ждут. В сиротский дом звонили?

— И куда я только не звонил! Ненавижу телефон, раньше люди сами старались решить проблемы, а теперь названивают: «Товарищ председатель облисполкома? Соседский поросёнок нам грядку с морковью подкопал, немедленно примите меры, иначе мы будем звонить вашему руководству!» И звонят же! Лётчик наш, Виктор Аполлинариевич, рассказывал, что лет через сто каждый гражданин будет на руке носить свой собственный телефон, как часы, и сможет из любой деревни позвонить. Одна только радость — не доживу я до этого кошмара. А ты, наверно, сможешь, люди в стране Советов долго жить будут. Так тебе и надо, не будешь пожилых чиновников пугать до полусмерти. Как я тебе таким павлином, народ хоть разъехался уже? — Хакурате повернулся перед зеркалом на двери шкафа.

— Почти. Оставшиеся ждут, когда мы уедем, чтобы по номерам разместиться. Идёмте, нам ещё вооружиться надо, я даже свой наган Бомбане с Касымовым отдала. В подсобке два ящика оружейных из тайника. Если в них ничего не подберём, придётся у полковника опять клянчить, а я пару лошадок, которые под ранеными были, хотела попросить. Заходите, вы здесь старший по званию, не меньше генерала, если в звания переводить.

Кавалеристы дисциплинировано встали, приветствуя первого секретаря, а Хакурате кивнул в сторону ящиков:

— Ребята, откройте их, пожалуйста! Спасибо!

Тайник вскрывали, пока Гошка с Равилем и лётчиком уничтожали с воздуха банду на Кужорке. Саквояжи распотрошили, а оружейные ящики с заводскими пломбами не тронули.

Скрежетнула разрезаемая проволока пломб, клацнули петли-лягушки, крышки открылись, и Талько в нетерпении задёргала левой ногой, а когда из недр больших ящиков извлекли по четыре деревянных коробки-чемоданчика с ручкой и открыли пару из них, то ноги, казалось затряслись у всех присутствующих. Как ни крути, а смертоносная эстетика оружия — это особая тема.

В коробках, где красным бархатом были обшиты все уголки, пазы и выступы, размещались пистолеты Маузер–96 в полной комплектации: сами пистолеты, деревянные ореховые приклады-кобуры, ремкомплекты в углублении с крышечкой, отвёртка-шомпол и по пятьдесят патронов, блестящих латунью гильз в бархатных гнёздах.

— Бог сегодня за нас! — Талько вынула один пистолет из матерчатого ложа и принялась ловко набивать магазин на десять патронов. — Доводилось стрелять из такого?

— Из таких красавцев не приходилось, а так маузер — штатное оружие политрука или помполита, так что владею хорошо, — Хакурате разглядывал небольшую листовку-вкладыш. — Девятьсот восемнадцатый, изготовлен для рейхсофицеров Веймарской республики. Сильная вещь, прицельная — двести, с прикладом — триста, убойная — аж километр, боши соображают в этом деле.

— Братцы, не в службу, отнесите оба ящика в повозку, пусть осматривают и заряжают, скажите им, что через десять минут тронемся.

Талько вывела смущающегося своего наряда Хакурате в зал, где остались только полковник кавалерист и майор ОГПУ. Полковник, забегавшийся с поручениями Гошнаг, обмахивался папахой, сидя на стуле, а майор изучал содержимое своих ноздрей, устроившись на подоконнике дальнего от входа окна.

— Расставляйте людей, товарищ полковник, берите телефонный аппарат и поднимайтесь в кабинет бывшего хозяина трактира. Мы вернёмся через пару часов, я постараюсь позвонить вам сюда из города перед отъездом. Свет не зажигайте только. В буфете мальчонка, сын буфетчицы, Гришкой звать. Возьмите у него свечи, если надо. Сейчас шесть вечера, если к полуночи не вернёмся, начинайте искать. Спасибо за лошадок, вернём в лучшем виде.

— Далеко собрались? — майор прекратил изыскания и подошёл поближе.

— В Шунтук. Мне домой пора, родители с ума сходят наверно. Вы, Пётр Иванович, дальше сами справитесь пока. Я утром приеду, как отосплюсь. В любом случае увидимся, не здесь, так в городе, поеду сестру Василия из приюта забирать и к вам заскочу в управление, тутышки вам передам, её даже в епархии пьют и облизываются.

— А Шахана зачем так вырядила, и остальные с тобой зачем едут?

— Вы нас в чём-то подозреваете? — Гошка звонко рассмеялась. — Шахан Умарович надумал заодно с нашим колхозом ознакомиться, выразить благодарность отчиму моему и отцу Николаю за ликвидацию банды Ащеулова и переданные государству ценности. Вы не забыли, что это я их сюда привезла? Внешний вид? Так проспорил он мне по поводу лётчика, что Виктор не полетит. Мокша останется на пару дней, принципы хозяйствования изучать будет. Тамара хочет в Шунтук перебраться, гостиница к государству небось отойдёт, а у неё даже грузинского гражданства сейчас нет, и у вашего ведомства вопросы по сожительству с трактирщиком будут. Угол мы ей найдём, а работы в лесу и в поле на всех хватит. Корепанов с дядей должен переговорить насчёт Галинки, чтобы не как снег на голову. Виктор Аполлинарьевич не только за возницу, он поляны под будущее лётное поле посмотреть хочет и с отчимом по всяким железкам поговорить. Крестьянка Талько доклад закончила. Можно идти?

— Я не в том разрезе...Ты тут всё затеяла, всем командуешь...

— И что, мне вас всех усыновить теперь надо? Вы не последние люди республики и края, без меня до утра не перекантуетесь? Помыть-постирать, попеть-поплясать не прикажете? Я и это могу, только прикажите!

— Не собираюсь я тебе ничего приказывать. Просто вы с собой два ящика оружия берёте, я и подумал, что помощь нужна...

— Спасибо за заботу, товарищ майор. В тех ящиках только восемь стволов и четыреста патронов к ним. Кавалеристы из Тульского скоро в казармы вернутся, Касымов пока один тут в отделении куковать будет, завтра надо будет отряд осодмильцев организовать здесь и у нас в Шунтуке. Две недели назад как раз постановление Совнаркома вышло об обществах содействия органам милиции и Угро, сможете как раз отчитаться о создании ячеек, вас похвалят. Маузеры вы всё рано не оприходовали, ящики опломбированы были и вскрыты в присутствии уполномоченного лица. Первый секретарь у нас же уполномоченное лицо, а не в кусты пописять сюда приехал, так ведь? На тайник, между прочим, тоже я указала. Нужны вам эти лишние хлопоты, Пётр Иванович? Нам для дела же надо, а не в казаки-разбойники играться.

— На всё у тебя ответы заготовлены. Делайте, что хотите, — майор обречённо махнул рукой и попытался вернуться к прежнему занятию на подоконнике, но...

— Пройдите на второй этаж, товарищ майор, по плану операции в зале никого не должно быть!

Особист негромко выматерился, ни к кому конкретно не обращаясь, и направился по коридору к лестнице.

Бричка стояла со снятыми тентами, украшенными лентами дугами и привязанными сзади к борту двумя осёдланными и взнузданными кобылами — красноармейцы сразу смекнули, что першеронам не понравится однополая конкуренция даже с тыла повозки. Экипаж занимался снаряжением маузеров под руководством военлёта. Судя по его довольному баритону и смеху остальных участников пробега, работа спорилась.

— Я тут покомандовал с вашего позволения, мадмуазель, провёл теоретическую подготовку. За точность стрельбы не отвечаю, но шуму понаделают. Пистолеты великолепные, при царе офицеры себе покупали за сорок золотых рублей в простой коробке и без патронов, а в таком исполнении и сотни не жалко. Нет ли экземпляра лишнего? Я бы купил, деньги есть, авиапочтмейстерам хорошо платят, одна только и радость.

— Забирайте так, Виктор Аполлинарьевич, останется память о приключениях в наших краях.

— Вот спасибо, девочка! И вам всем спасибо, друзья! У меня за сегодня в душе прям что-то повернулось. В Краснодаре, в Киеве, в обеих столицах новую власть трудно понять, и не нравилась она мне, а здесь я увидел своими глазами, какие возможности она даёт людям на земле, как на пустом месте из земли вырастают не только колосья, а деревни, посёлки, дороги, школы, больницы, заводы, электростанции. И это тогда, когда две войны разнесли всё на куски и выкосили миллионы самых крепких работников. Я не в газете прочитал, а сам увидел, как мокши при мне организовали колхоз, или как там по документам, как люди помогают другу, как молодая цыганка едет со своим башкирским женихом-милиционером в засаду, как кавалеристы тянут телефонную линию, как брат с сестрой проехали на перекладных через половину страны к дяде, где вчерашняя рабыня-буфетчица изменяет свою жизнь, как первое лицо республики сам едет забирать ребёнка из приюта, а все вокруг готовы сиротам во всём помочь... Извините за пафос, но я от души, поверьте, — это дорогого стоит. Народ не обманешь... Ехать-то куда?

— Здесь в Майкоп одна дорога, вдоль реки и хребта, а в городе я вас сменю, с Богом!

— Ты же сказала, что мы едем в Шунтук, это же в обратную сторону надо вроде? — вяло произнёс Хакурате.

— Кому как сказала. Сейчас попробую объяснить.

Пока бричка выезжала из посёлка на тракт, Гошнаг рассадила соратников в круг за спиной пилота-возницы, чтобы и Виктор мог слышать.

— Помните, я говорила, что это дело напоминает мне матрёшку? Началось с бандита Ащеулова с прихвостнями, потом прибавились участковый, директор школы, куратор турецкого подполья, депутаты конференции, потом ещё пока неизвестные нам люди из Лабинска. Каюсь, в силу своей малолетней глупости и во многом изолированного домашнего воспитания, я пока плохо знаю нюансы государственного устройства и управления, и поэтому, кажется, ошиблась в масштабах. Самое сейчас плохое, что у меня нет конкретных доказательств того, что преступная матрёшка шире и выше. Лабинск такая же деревня, что и Майкоп, даже меньше по численности, но от него до моря и до Турции много дальше. Здесь ключевое слово — это море, по нему всё идёт — и товары, и деньги. Баркас, фелюга, гичка куда хочешь подплыть могут, в море дороги не нужны. В любой дыре на побережье аргонавтов с контрабандой пруд пруди. Все это знают и ничего поделать не могут, море сотни тысяч рыбаков кормит. С другой стороны, здешние предатели и бандиты очень хорошо организованы. Восемь лет, как советская власть здесь крепка, а они не только не перевелись, а наоборот, пролезли в руководство и в органы правопорядка. Тот же Ащеулов — на что уж приметный, так и то по кустам особо не прятался, королём по хуторам разъезжал и оброк накладывал...

— Можно своё мнение высказать? — Виктор Аполлинарьевич обернулся с облучка.

— Не можно, а нужно. Я вас всех и взяла с собой, потому что вы разные, и в то же время не погружены в глубину проблемы. Я всё время думаю о том, как это всё работает, и уже как лошадка в карусели по кругу, а у вас глаз не замылился. Первое впечатление на самом деле как раз и не обманчивое.

— А вот и не соглашусь, — неожиданно вступила в разговор обычно молчаливая Ведява. — По себе судишь, а ты от обычных людей отличаешься, и сама это знаешь. Мне-то не рассказывай, я сама ведьма, и сразу про тебя многое поняла, когда на окраине посёлка встретились. Только не знала, какой бог за тобой смотрит, больно от вас куломой-смертью пахло, вы же труп участкового из леса тащили. Многим я тебе не помогу, соображаю медленно, стреляю плохо, в драке только если что, — Ведява покрутила пудовыми кулаками и грустно вздохнула, — мои мужики-то не дадут соврать. Ну, по воде посмотреть могу, что вокруг происходило, ты видела сама. Извините, товарищ лётчик, что баба глупая в разговор влезла!

— Ничего страшного. Хочу поддержать Гошнаг, размах происходящего как-то не соответствует персонам и размерам территории. Вы, как автохтоны, не обижайтесь, но я всю страну до Урала пролетел и проехал, в других странах побывать довелось. Ваш уровень — это угон скота, воровство мешков из колхозных амбаров и бытовые убийства по пьяной лавочке, а не иностранные агентурные шпионские сети, воинская дисциплина и чрезвычайная осознанная жестокость. Простите, Шахан Умарович, меня за прямоту суждений из императорского пилота в почтальона скатили, но и сейчас я юлить не буду. Не хватает вам компетенций для этого всего. Это как если были бы мальчишкой и вышли бы бороться на ковёр с самим Поддубным, а то и сразу со всеми подготовленными артистами цирка. Не ваша вина, никто раньше такого общества не строил. А вот Гошнаг Платоновна почему так ловко разбирается? Потому что на книгах растёт и родители её к работе не понуждают. Она наблюдает и делает выводы, ей не мешают вбитые в голову шаблоны. Мобилис ин мобили, как говорится. Довольно о нас, надо искать, кто этим заправляет всем. Мы хоть туда едем, Гошнаг?

— Туда, туда. Плохо наше дело, братцы. Если уж влияния Шахана Умаровича мало, то не знаю что и делать, у меня выше уровнем и знакомых нет, чтобы обратиться. Можно ещё раз папки с компроматом посмотреть, я их толком и не читала. Но без знания структур и их взаимодействия толку мало получится, да и долго это... Дядя Шахан, личные дела чиновников в Майкопе хранятся?

— Если бы. У меня в райисполкоме только на органы местного самоуправления бумаги, а это уровень отца твоего или Ведявы с нынешнего дня. Все отраслевики Краснодаром сюда назначаются, министров в Адыгее нет и не скоро появятся, у нас населения сто тысяч всего. Миша Фрунзе умер, Серго в Москве засел, Лаврентия я плохо знаю, чтобы неофициально обратиться, а официально страшно, у нас доказательств мало. Начнут сверху копать, меня же и обвинят, что развёл здесь попустительство и безответственность. Нет, наверху только победных реляций ждут. Что делать, ума не приложу!

— Есть ещё зацепочка одна... — Гошка задумчиво почесала затылок. — Трактирщика же на полковую гауптвахту отвести должны были, отдельно от остальных, на кого он досье составил, так ведь?

— Майор водителю милицейского автомобиля так сказал, да.

— Значит, в Пластунских казармах трактирщик. Это нам по пути, я хочу с ним поговорить до того, как майор ему кости ломать на допросах начнёт. Только Галю сначала из спецприёмника заберём, мне это важнее сейчас.

— Смотри, девочка, здесь уже не Тульский и не Шунтук. Тут Пётр Иванович в своей кастрюле, а характер его индюшачий ты знаешь. Если что не так пойдёт, он через тебя перешагнёт и не задумается. Уголовная ответственность по новому уголовному кодексу с тринадцати лет наступает, не надо гусей дразнить, тебе ещё с отцом и батюшкой по Чёртову Пальцу объяснения давать, а на эту самодеятельность по разному при желании посмотреть можно.

— Бойтесь этого человека, я его знаю, — тихим голосом произнесла буфетчица. — Что вы все так на меня смотрите? Кто я для вас? Сожительница Ибрагима, подельница его, подстилка бандитская. Когда Гошнаг меня к самолёту со связанными руками и кляпом во рту везла, даже обрадовалась, что всё закончится. Гришка не пропадёт, он смышлёный мальчик. Ему в детском доме даже лучше было бы, что он на постоялом дворе видел? Подай-принеси шлюхам вина и марафету, ботинки нэпманам почисть, пока те развлекаться изволят с его матерью? Ибрагим подкладывал меня под нужных людей, и под актив тоже случалось. А как он иначе партийцев ссучить мог? НЭП-то сворачиваться не сегодня начал, на бригадирах да овцеводах гостиницу не прокормишь. Вот мы с горничной и отдувались, её он на марафете держал. Она должна была к обеду появиться, после конференции вашей. Майора я ещё в Турции два раза видела. Как раз после второго визита Ибрагим сюда поехал, гостиницу строить. И сюда особист приезжал раньше, один раз в штатском, другой раз — ещё в форме капитана. Я с ним не разговаривала, не здоровалась, они по каким-то делам уезжали вместе. В гостинице они и между собой не общались, тут во всех номерах слуховые ходы сделаны. Ибрагим всё прослушивал и ещё фотографировал постояльцев. Снотворное в вино подмешивал и нас, голых, к ним подкладывал, амур де труа изображать. Этими фотографиями он и меня на крючке держал помимо всего, а уж ваших депутатов-делегатов — и подавно. Я только сейчас начала понимать, как всё было устроено. Да и сейчас устроено, за майором наверняка кто-то ещё стоит. Как тут местный ходя-китаец говорит — поймали тигра за хвост, а дальше что делать? Я-то свой выбор сделала, и вы знаете теперь, почему. Я с вами, но с тигром надо что-то делать. Кстати, Гошнаг, а почему ты решила меня с собой взять? Города я почти не знаю, боец из меня ещё хуже, чем из Ведявы, та хоть кулаками из кого хочешь душу выбьет.

— Нам за девочку бороться придётся, в спецприёмнике такие мегеры работают, что Шахана Умаровича заклевать на раз смогут, а Василий пока сам формально под статьёй за уклонение, мы с Виктором вообще сбоку припёка, — я малолетка, он краснодарский. Переговорить грузинку — дело практически безнадёжное. Да и едем мы под видом свадьбы, я тоже поняла, что директор школы и твой хозяин — не самые главные. В город должны спокойно доехать, даже если майор про Шунтук не поверит, у него просто времени не хватит кого-то на перехват послать. Какими бы мы клоунами ни казались, а восемь стволов — не шутка, и Булатов знает уже, как я стреляю, а вот на обратном пути надо ждать неприятностей. Моя вина, что не додумалась. Может быть, назад повернём?

— Может быть, до завтра надо было подождать, а не пороть горячку? Девочка всё-таки не в тюрьме, в приюте её помыли, покормили, молоком напоили, врач её осмотрел. Мне всё по телефону рассказали. Переночевала бы там, а утром забрали бы её, — Хакурате в раздражении прикурил папиросу от папиросы, глубоко закашлялся и с укором посмотрел на приунывшую Талько.

— Вася, а сестрёнка у тебя красивая? — буфетчица тронула за локоть Корепанова, привалившегося к дуге фургона и, кажется, даже успевшего слегка задремать.

— А? Чего, приехали уже? Приют же в городе, а мы в лесу стоим, здесь у них летняя дача?

— Так всю будущую службу проспишь, рядовой необученный! — Виктор Аполлинарьевич, остановивший бричку в ожидании принятия решения, спрыгнул с облучка и зажужжал динамо-фонариком. — Вы тут помитингуйте, голосование проведите, а я шасси пока осмотрю.

— Васька, тебя про Галинку Тамара спросила. Красивая она?

— Кто красивая, Тамара? Ничего так, но я молодой ещё, на ноги не встал, куда мне торопиться?

Несмотря на уныние, все находившиеся в бричке покатились со смеху, глядя на недоуменное лицо одетого по-джентльменски удмуртского раззяву.

— За ничего спасибо большое, но я тебя про твою сестру вообще-то спрашивала. — Тамара промокнула глаза батистовым платочком с кружевной отделкой. — Галя твоя красивая?

— Мы, Корепановы, все собою красивы, а как же! А если бы некрасивая, то и забирать из приюта не надо, стало быть?

— Сдуйся, Васька, пальто новое на груди порвёшь, а в нём ещё семерых по очереди похоронить можно. Ответь толком...

— Ну правда же красивая. Высокая для своих девяти, худенькая правда, но это не от недокорма. Ей, немтырке, и в семье всегда лучший кусочек, и я в дороге баловал как мог, конституция у нас такая. Рыжая, волос курчавый, гребешков не напасёшься. Одета хорошо, прям как куколка, чистенькая, о ком мне ещё заботиться? Хотели Николаю Яковлевичу понравиться, чтобы хотя бы её приютил. А почему вы спросили?

Маузер С–96


Морлок и элои


Турецкий кафтан


Феска


Иван Максимович Поддубный укрепляет дело Интернационала