Она лежала на диване и смотрела в никуда. Тонкая струйка едкого дыма, исходившея от того места на полу куда упал ее бычек, красиво изгибаясь, поднималась к потолку. "Жалко ковер, все-таки, вещь хорошая" подумала она и про себя усмехнулась над своей женской логикой. Неплохой французский коньяк приатно согревал душу и немного кружил голову. Мысли, наполненные какой-то спокойной, светлой, грустью навалились на нее и резко и неотвратимо."Как-же странно все получилось.... " думала она, "Ведь еще недавно все дыло так легко, возадушно, и красиво. Я тогда была привлекательной, популярной. Мальчики слетались ко мне как мухи к огню... Красивые, умные, приятные мальчики.... А я лишь выбирала из них кого-нибудь на время. Всем было хорошо, и мне и им.... Всем было хорошо. Ну может не всем," она решила хоть сейчас себе не врать. "Некоторым было плохо, но ведь я-то в этом не виновата. Не виновата я что этот придурок Колядко выбросился из окна... Ну не захотела я его..." Она в очередной раз наполнила свой фужер сладкой коричневой влагой и с чувством отхлебнула. "А теперь что?" Она слегка привстала и посмотрела в зеркало. Красивое, все еще молодое лицо улыбнулось ей в ответ. " А я еще могла-бы... Жаль что уже поздно..." Она представила себе как она идет по пляжу в вызывающем крансом купальнике, мочему-то он должен быть именно красным, и высматривает себе мальчика на несколько ночей. Она уже не так молода, но все еще красива. Парнишки годящияся ей в сыновей все еще засматриваются на нее своими горящими, возбужденными глазами. Многие из них етой-же ночью вспомнят ее, подергивая дрожащей рукой свой детский отросток. Она залпом выпила содежимое своего бокала и вновь наполнила его. "Какая-же я всетаки дура" Со злостья сказала она вслух. "У меня все было так хорошо, зачем, зачем-же мать перемать, я все себе так испортила? Дааааа, влюбилась, бля. Детей двоих нарожала. Как там у Макаревича... 'У любви недетское, злое лицо'. Или у свободы? Вопщем недетское. Бля. А потом эта сука от меня сбежала с этим ничтожеством. Уебище. Она - же мне в подметки не годится. Или негодилась" поправила она себя. "Правда вкус у нее неплохой... бухала что надо... ведь этот-то пидар такой коньяк никогда-бы не купил. Он-то, выродок, Курвазьер от Рене-Мартин отличить не может. А ведь я его все еще люблю... Даже сейчас... Люблю его, пидара злоебучего, после всего что он мне, засранец, устрол..." Допив все что оставалась в рюмке, она швырнула ее об стенку и приложилась непосредственно к красивой черной бутылке. "Ладно... Пора... " Решила она и в последний раз отхлебнув коньяк окуратно закрыла бутылку и поставила ее обратно на полку зеркального шкафа. Чуть пошатываясь, она прошла в коридор, открыла дверь в спальню и замерла на пороге. Она последний раз посмотрела в глаза своему бывшему мужу. У него всегда были такие красивые зеленые глаза... Ей стало жалко что пуля номного подпортила один из них... Она наклонилась, и, присев на колени, поцеловала его посинавшие губы. Она подошла к окну и резким движением распахнула его. Дети, две девочки-близняшки на вид трех-четырех лет, начали поскирывая веревками покачиватся на ветру. Она последний раз пнула ногой лежашее на полу кровавое мессиво которое когда-то звали Зиной, забралась на подоконник, и шагнула вперед.

Она летела как птица.

(ц) POHUYACHU - занток женской психики