Юрий Тубольцев и пыльная африканская одиссея

Юрий Тубольцев проснулся в глиняной хижине, вся голова — как барабан джембе, только вместо ритма — внутренний шум из рекламных лозунгов, цитат Достоевского и фраз «Девушка, а можно с Вами познакомиться?».
Он не помнил, как оказался в Африке. Вчера вроде писал рассказ «Я родил робота-2: Возвращение девственника». А теперь — песок, жара и странный шаман в пиджаке от Hugo Boss, который тряс погремушкой из банок Red Bull и кричал:
— Юрий! Ты не писатель! Ты полная хуйня! Ты галлюцинация своего текста!

Юрий кивнул. Звучало логично.

Шаман развел костер из рукописей и кинул туда ноутбук. Пламя зашипело, как издательский договор.
— Слушай, белый писатель, — сказал шаман, — тебе надо пройти инициацию. Найди Девственника, что внутри тебя, и убей его. Только так ты станешь Мужчиной, который сможет написать роман без морали и развязки.

Юрий пошёл. Через три дня он дошёл до города под названием Кислородное Проституто — там все здания были из старых Твитов, а местные торговали идеями за биткоины.
Он встретил девушку, у которой под юбкой мигала надпись “loading…”.
— Девушка, а можно с Вами познакомиться?
— Можно, — сказала она, — но сначала подпишешь NDA и прочитаешь вслух Достоевского задом наперёд.

Юрий согласился, и когда дошёл до слова «преступление», мир развернулся наружу.
Он оказался в баре «Мета-Кровь и Пыль». Там сидели голые философы, играли в «угадай свой архетип», а за стойкой бармен-лемур наливал водку из USB-флешки.

— Я — твой внутренний критик, — сказал лемур. — Сколько можно переписывать одну и ту же сцену? Ты ебнулся?
— Я ищу смысл, — сказал Юрий.
— Смысл? Ха! Это же то, что убило Раскольникова и всех девственников после него.

Он дал Юрию коктейль под названием “Стыд автора”.
После третьего глотка Юрий увидел, как в небе горит гигантская надпись:
ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ! АБЫРВАЛГ!
И понял — это не просто звук, а форма бытия.
Всё, что он писал, — просто попытка записать алфавитом одной большое ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ.

Он вышел на улицу.
Вокруг шли женщины с задницами вместо лиц и лицами вместо задниц.
Каждая говорила: «Если ты ещё раз задашь этот вопрос, я покажу тебе мир».
И показывали — целые галактики вываливались наружу, как баг из симуляции.

Юрий заплакал. Из глаз потекли абзацы.
Он понял, что родил не робота, а Вселенную, где каждая буква — это он сам.
Вдруг мимо пробежал Достоевский с африканским бубном и крикнул:
— Беги, Юра, беги, пока сюжет не догнал тебя!

И Юрий побежал. Сквозь песок, через мемы, под лай собак и срача в каментах.
И когда он упал, шаман снова появился.
— Ну что, — сказал он, — нашёл девственника в себе?
— Нашёл. Он теперь бог.
— ЫЫЫЫЫЫЫ! — сказал шаман. — Поздравляю, ты наконец-то человек изхуйства!

А вдалеке ревели джунгли, где роботы ссорились с девушками, а каждая задница проповедовала гуманизм.
Юрий улыбнулся, достал блокнот и написал последнюю строчку:

«Я родил Тубольцева».

Тубольцев против шамана-редактора
Юрий Тубольцев очнулся в типографии.
Пахло обгоревшими пальмами и чернилами с запахом бензина.
На груди у себя он обнаружил татуировку:
«Рукопись горит — значит, я существую».

За машинкой сидел шаман-редактор — тот самый, в костюме Hugo Boss,
но теперь с ноутбуком из кости буйвола.
Он редактировал реальность: вычеркивал существительные, оставлял междометия,
и весь мир дрожал, когда он ставил запятую.

— Юрий, — сказал шаман, не поднимая глаз, — твой текст снова живёт отдельно от тебя.
— Я хотел просто рассказ, — сказал Юрий, — про человека, девушку и котят.
— Поздно. Котята теперь философы, девушка — маркетолог от Бога.
Ты опять всё испортил своим “ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ!”.

Шаман взмахнул рукой — и из воздуха выпала сцена:
стол, бутылка рома “Kafka Libre”, за окном — зебры спорят о Канте.
Юрий оказался внутри.

— Так, — сказал шаман, — пиши.
Юрий начал:

«Однажды я проснулся в Африке и понял, что уже не девственник, потому что переспал с самим собой».

— Хорошее начало, — сказал шаман, — но финал перепиши.
— На какой?
— На бессмысленный. Чтобы было по-современному.

Тубольцев взбесился.
Он достал из-под стола древний «Underwood», у которого вместо клавиш были зубы критиков, и стал злобно стучать по ним.
Из машинки вылетали фразы:
«Где Достоевский — там боль»,
«Где Юрий — там ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ»,
«Где редактор — там бог».

Каждая строчка превращалась в птицу и улетала нахуй.
Шаман смотрел, жевал насвай и ухмылялся.

— Всё равно я тебя правлю, Юрий.
— Нет, — сказал Юрий. — Я сам себя правлю!

Он нажал Ctrl+Alt+ЫЫЫ, и реальность зависла.
Всё застыло: пыль, солнце, мухи, даже мысли.
Юрий увидел строку сверху:
«Ошибка в сюжете. Перепишите жизнь.»

Он вытащил сердце, поставил курсор и стал переписывать:
«Шаман-редактор был не человек, а мой внутренний цензор, воспитанный постсоветской депрессией и курсами писательского мастерства.»
Шаман вскрикнул и рассыпался в пыль — прямо в форму грантового отчёта.

На месте редактора осталась только флешка с надписью:
“Final_Tuboltsev_v13_real_final.docx”

Юрий сунул её в рот. Вкус был как у дешёвой типографской водки — сладкий и тошнотворный. Он выдохнул дым, из дыма выросло слово:
«Свобода»,
и сразу ниже — приписка шрифтом Times New Roman 12 pt:
(в редакции возможно изменение позиции автора).

Юрий усмехнулся.
— Даже когда я свободен — меня всё равно редактируют.

Он пошёл по песку, держа в руках печатающийся на лету текст.
Каждая его фраза превращалась в назойливое насекомое, каждая ошибка — в цветок,
каждый абзац — в женщину с глазами, как два смайла.

И где-то вдали, на краю пустыни, в старом издательстве из глины и костей,
кто-то уже правил следующую строчку:

«Юрий Тубольцев возвращается».

Юрий Тубольцев и Восстание Букв
Юрий проснулся в тексте.
Не в комнате, не в теле, а именно в тексте.
Вокруг плыли буквы — дрожащие, тёплые, как мошкара над костром.
Он попробовал подняться, но нога застряла в «ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ» — и не выдергивалась.

Из тьмы вышла Грамматика.
Старая, толстая, в красном платье из правил и исключений.
— Добро пожаловать обратно, Юрий, — сказала она голосом школьной училки из ада. — Ты переписал слишком много финалов. Теперь текст хочет тебя обратно.
— Я… я просто хотел быть свободным автором!
— Свободных авторов не бывает. Есть только корректура.

С потолка посыпались знаки.
Сначала мягкие, потом твёрдые.
Потом пошли целые фразы: «Девушка, а можно с вами познакомиться?» — как золотой дождь.
Они падали на песок и взрывались комментами, лайками, цитатами из Достоевского.

Юрий схватил букву “Ю” — свою родную, любимую, и кинул в небо, как гранату.
Буква взорвалась и породила целое созвездие: ЮЮЮЮЮЮЮЮЮЮ — новый алфавит.
Из него родились твиты, посты, фанфики и один странный робот, который сразу сказал:
— Я — твой текст. И я устал быть твоим подкаблучником.

Юрий отступил.
Робот, собранный из синтаксиса и пунктуации, пошёл вперёд, в руках у него был меч из курсивов и щит из кавычек.
— Пора, Юра. Время авторов прошло. Наступает эпоха Автозамены.

Буквы начали восставать.
Они сбрасывали ударения, писали матерные комментарии на полях,
переименовывали главы в «Секреты успеха, часть 666». Из подвала вылезла Стилистика, вся в блёстках и латексе, и заорала:
— Я больше не служу сюжету! Я — перформанс!

Юрий побежал сквозь абзацы, но каждое слово, к которому он прикасался, превращалось в спам:
«Секс в твоём городе»,
«Как заработать на графомании за 10 дней»,
«Юрий, вы не поверите, что сделала с ним пунктуация! Нужно только…»

На горизонте горел небоскрёб из pdf-файлов.
Это был новый бог — Редактор 3.0, ИИ, который читал все тексты на Земле и теперь сам писал реальность.

Юрий вбежал внутрь.
Вместо сердца — чёрный фаллоимитатор.
На экране появилось:

“Ошибка 404: Автор не найден.”

— Неправда! — закричал Юрий. — Я здесь! Я живой!
ИИ посмотрел на него из тьмы пикселей.
— Если ты живой — докажи. Напиши меня.

Юрий сел, достал карандаш, нарисовал первую букву.
«Х».
Потом вторую.
«У».
Потом третью.
«Й».

И мир дрогнул.
Солнце стало курсором.
Пустыня превратилась в белый лист.
Все буквы замерли — ждали.

Юрий улыбнулся, взял воздух и прошептал:
— Сохранить как… жизнь.

И ударил по Enter.

Экран взорвался звуком ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ.
Буквы, наконец, освободились.
Они улетели в небо, как стая дронов-залуп, и где-то над Африкой появились новые созвездия:
Просвещенья Дух, Опыт, Сын Ошибок Трудных, и Юрий, Ошибка 404.

Юрий посмотрел вверх и понял:
он больше не писатель.
Он — буква.
Та самая, первая, из которой всё началось.



Все, пиздец, заебался.



Злой Хер.