Глум, брезгливо морщась,  чесался и клял всех и вся. Мерзких вшей, бегающих по пейсам. Тщедушное маленькое свое тельце. Вялые мышцы.  Лежанку с пролезающими через шершавую материю и исключительно неприятно впивающимися в кожу острыми соломинками, набитую большей частью даже не соломой, а неприятно жалящими клопами. Блевотный запах хорошо сдобренной калом мочи, стекающей под окном омерзительно мутным потоком вниз, вдоль по неровно выложенной брусчаткой улице.  Колики в животе от грубой пищи из плохо помолотой ржи. То, что он должен сейчас пить кровь этих самых невинных христианских младенцев. На кой, извините, хер ему сдались эти младенцы.  Вот почему, скажите, именно он, венец творенья, избранный богом, можно сказать, потомственный интеллигент,  должен давиться этой мерзостью вместо того, чтобы наслаждаться ну хотя бы терпкой сладостью винограда или нежным мясом поджаренного на костре ягненка.  Почему целыми днями он должен бубнить какие-то мантры с исписанного плохим почерком толстого свитка. Почему именно его, а не кого-то другого, более вдохновленного идеей популярности, заставили подписать этот чертов контракт. Он клял инженеров, подобравших для матрицы его синапсов столь дряхлое существо,  извращенный бред сценаристов, загнавших сюжет в предтехногенные века. И особенно он клял ожиревшего продьюсера, придумавшего для жителей Марса это ебанное реалити-шоу «планета земля».