Я - прикованное толстой цепью семейных обязательств, перекати-поле, современный нытик, зацикленный на диазепаме. Сейчас семь утра, я умываюсь, твердо зная, что сегодняшний день ничем не будет отличаться от предыдущего.
- Ты скоро?
У двери в ванную стоит жена и смотрит, как вода капает с моих рук.
В коридоре похрипывает радио.
…сегодня у вас есть шанс получить в подарок две стильные футболки и календарь на 2011 год…
Сегодня у меня есть шанс получить оставшуюся часть зарплаты, если старикан бухгалтер не откинет коньки…
- Ты скоро? – повторяет жена.
Жена не единственный «человек», кто наблюдает за моими утренними отходняками. Немец-карлик с дыркой в башке, забравшийся выше всех тюбиков и баночек, выше пустой коробки из-под порошка и выше груды старых щеток. Словно безбашенный надзиратель, застрявший на крыше одного из бараков Освенцима, он смотрит на меня каждый день. Под его гипнотическим взглядом я начинаю думать, что моя жизнь результат случайной встречи оторванного наркомана и робкой птушницы. Я смотрю на немца, на его дурацкие подтяжки, раскрашенные под цвет немецкого флага, и вдруг ловлю себя на мысли, что понятия не имею, откуда взялась эта дурацкая копилка и что, собственно, она делает в ванной.
- Ты скоро? – вновь повторяет жена.
- Мать… - говорю на вдохе.
- Чего? – спрашивает она сонно.
- Ученья… - выдыхаю я, - уже выхожу.
Не вытираю ни лицо, ни руки, иду в прихожую. Одеваюсь.
- Опять не позавтракаешь? – Кричит из ванной жена.
- Я люблю тебя! – кричу я и выхожу из квартиры. На лестничной площадке добавляю, - Наверное…
Перевожу взгляд на стену. Под электрощитом еле проглядывается забеленная надпись «наверн…». Достаю ключ и быстро добавляю «О», начинаю царапать «Е», но сверху слышатся голоса, и я спускаюсь.
У дома меня ждет вахта – небольшой автобус с неровно залатанным железными листами полом. Я смотрю через щели на асфальт, на то, как он превращается в мельтешащие серые полосы. Смотрю в окно. Все та же серость. Сонные орды бредущих на работу. В их жизнях нет ни черных, ни белых полос, только серые. У мусорных баков трутся первые бомжи, дожидаются тех, кто боится выкидывать мусор вечером. 
- Мы родились не в том веке, - поворачивается ко мне один из рабочих, - на этих улицах должны жить крысы, а не мы. 
***
- Представляешь, ей вчера исполнилось 18 лет и она еще девочка.
- Ты поведешь ее куда-нибудь? – Я насаживаю толстый плохо прожаренный кусок картошки на вилку. Каждый раз, когда я заказываю здесь картошку, я надеюсь, что в этот раз ее приготовят как надо.
- Нет. Ты же знаешь, у меня нет денег, - друг смотрит на мою новую рубашку и смущенно мнет и без того мятую окантовку футболки.
- Чем ты ее очаровал? – спрашиваю я.
- Бигфутом, - теперь уже весело отвечает он.
- Чем?
- Все, - он хлопает меня по плечу, -  Вон она идет, - его лицо расплывается в улыбке.
К столику подходит невысокая худая девка с редкими ресницами и глубоко посаженными глазами. Меж тем она кажется мне симпатичной. 
- Лена, - представляется она.
- Очень приятно, - говорю я, - Сергей.
…я хотел бы смотреть, как ты вяжешь. Просто лежать и смотреть, как спицы мелькают между твоих маленьких пальцев…
- Артем о Вас много рассказывал. Я бы хотела, чтобы мы подружились, - она улыбнулась.
- Может быть, сходим все вместе куда-нибудь?
Лена переглянулась с Артемом. Артем с тоскою посмотрел на свой карман.
- Ну, если Вы приглашаете, - робко ответила Лена.
***
Так я потерял друга, но нашел жену, тупую курицу, на которую никогда бы не позарился, живи я в большем городе. Я все еще не могу понять, люблю ли ее или нет и, конечно…
…что, черт возьми, так долго она делает в моей ванной.
… а по утрам пока она не проснулась, смотреть на нее и думать, что на свете нет более счастливого человека, чем ты…
- Ты скоро? 
Она закрылась в ванной и не отвечает уже десять минут. Беру нож, отжимаю защелку и  открываю дверь. Жена сидит на полу. Голова немца валяется возле стояка. Рядом с женой остальная часть копилки.
- Ты чего? – спрашиваю я испуганно.
Лена поворачивается ко мне. Она вся дрожит, ее руки что-то сжимают. Я разжимаю ее кулачок…
На подрагивающей ладони лежит маленькая резиновая стопа с пятью расплюснутыми пальцами – дешевый брелок с зеленой надписью «Big-foot».
- Ты хочешь вернуться?
- Да…
***
Я бы тоже хотел вернуться. Правда, не помню куда. Я сижу в ванной точно также, как и месяц назад сидела здесь моя жена. Я продолжаю свой путь, в который отправился еще ребенком. Красивая гипсовая кукла в руках малолетнего идиота отразилась в моих глазах искрой зависти и потянула за собой в мир ярких вещей, размытых ценностей и вечного ожидания горстки денег. Теперь я точно уверен, что это была именно она, та самая, накопитель ненависти ко всему чистому и светлому, с долбанными подтяжками, раскрашенными под цвет немецкого флага и улыбкой, значение которой я понял только сейчас.
- Ты ведь и не уходил никуда, - улыбается немец.
- Да, - киваю я.
- Ты ведь всегда был здесь… - добавляет он.
Здесь моя Итака и здесь же мои лотофаги, Полифем и Калипсо, всегда рядом, ехидно скалятся с книжной полки. Бессмысленные годы скитаний на семидесяти квадратных метрах унылой двушки. Современный герой, размноженный на ксероксе безликой эпохи, вынужден признать, что одиссея все-таки закончилась.