часть 1: http://udaff.com/creo/86124/

часть 2: http://udaff.com/creo/86127/

часть3: http://udaff.com/creo/86153/

...В кладовке темно и тесно.
Ленка привалилась спиной к вороху вонючих ватников и каких-то халатов. Одной рукой она притягивает меня к себе, другой треплет по затылку.
Места совсем мало. Локтём я всё время задеваю целый ворох швабр, составленных в углу. Сквозь щели в двери льётся бледный свет. Слышны чьи-то голоса.
Я запускаю руку под Ленкин халат.
- Ну не спеши, хороший мой... – шепчет она мне в ухо. – Ну не спеши...
Под моей ладонью её тёплый живот. Губами я утыкаюсь в грудь Ленки и сквозь халат целую её. Ленка прижимается ко мне всем телом – я чувствую запах мыла и свежевыстиранного халата. Прежде чем я успеваю нащупать край её трусов, взрываюсь толчками влажной теплоты. До судорог в ногах. Непроизвольно отстраняюсь, чуть не отталкиваю Ленку.
Я обкончался. Кончил прямо себе в штаны. Спустил. Там всё липко и мокро.
- Ты чего? – в полголоса спрашивает Ленка. – Ты... ты чего – всё, что ли?..
Я пытаюсь уловить в её голосе насмешку. Но Ленка всего лишь пробует погладить меня. Слабо отдёргиваю голову. Царапаю задвижку на двери. Ленка кладёт свою руку на мою и прижимает палец к губам. Её лицо близко-близко от моего. Я чувствую её дыхание. Высвобождаю свою руку.
Послушав несколько секунд, открываем дверь. Никого.
Ленка хочет что-то сказать, но я выбегаю во двор.

Чуть не сталкиваюсь с Рашидом.
В штанах противный холодок. Ноги подрагивают в коленях.
- Где тебя носят? – хмурится Рашид и внимательно смотрит на меня. – Ты чего такой заполошный?
Я не знаю, что сказать.
Рашид кивком зовёт за ним.
Оглядываюсь. Свидетелей позора нет. Только Степан Николаич, брезгливо нюхающий деревянные ящики у помойки, вдруг смотрит на меня и щурит глаза.
- Я сейчас... в туалет только...
Рашид уходит в мясной отдел.
Я запираюсь в туалете бакалейного – он самый светлый и там всегда есть туалетная бумага. Спустив штаны с трусами до колен, оттираю, как могу, следы любовной утехи.
В молочный решаю больше ни ногой, в Ленкину смену. А скоро и практике конец, и сюда вообще больше не зайду никогда.
Выхожу во двор, закуриваю, и смотрю на небо. Оно в пятнах и разводах облаков, как в засохшей малафье.
К Наташке не пойду сегодня. Перехотелось...

У Рашида, согнав Витю-Зверя с его стула, восседает Лауреат. Витя в позе раненого Пушкина спит рядом, на ватниках.
На Лауреате небольшая фетровая шляпа, сдвинутая на затылок, и галстук цвета насморка. Во рту - неизменная сигарета. Лауреат травит очередной анекдот. Сигарета подпрыгивает в такт словам.
За спиной водилы крутит туда-сюда своим пропеллером вентилятор «Апшерон». Табачный дым подхватывается ветром, рвется на клочки, размазывается в воздухе.

- В общем, сидят американец-цээрушник и наш из кагэбэ в баре, выпивают. Ну, приняли хорошо. Начистоту решили. Американец такой: «Слушай, Иван, ведь «Челленджер» - ваша работа? Только по-честному?» Ну, наш помялся... «А, ладно, признаюсь – наша». 
Ну, выпили ещё. Наш и говорит: «Джон, а вот признайся, Чернобыль – ваших рук дело?» Тот: «Да ты что, Ваня, нет конечно! Да разве б мы посмели...»
Наш ему: «Вот ведь вы какие... я тебе как на духу, а ты...» А цээрушник: «Ваня, друг мой! Матерью клянусь – нет. Школьная реформа – наших рук дело, а Чернобыль – нет!» Ыыххых-хы-хы-ыы-кхэ-хэхекхар...

Смех Лауреата переходит в зятяжной кашель.
Витя-Зверь вздрагивает, приоткрывает щелочки глаз и вздохнув, поворачивается ко всем задом.
Хафиз занят своим обычным делом – точит ножи. На его голове белая шапочка, маленькая, похожая на тюбетейку. 
Он, как всегда, не обращает на происходящее никакого внимания. Что-то бормочет по-татарски. Весь в себе.
Сегодня – пятница, вспоминаю я. Особый день для татар.
- Дай руку, - протягивает мне свою Рашид.
Я мешкаю. Вроде как здоровались уже... Но руку, конечно, протягиваю.
- Сожми крепче! – командует Рашид.
Жму.
- Крепче!
Наши сцепленные руки начинают раскачиваться. Я стараюсь изо всех сил, но недавняя слабость, мне кажется, всё еще мешает.
Рашид высвобождает руку и усаживается на край стола.
- Значит так... – растопыривает он передо мной ладонь. – Ты давишь, как и все остальные, вот этим...
Рашид двигает пальцами на манер крабьей клешни. Между указательным и большим пальцем вздувается бугорок мышцы.
- Но настоящая сила кисти – совсем в других пальцах. Мизинец и средний. Большой и указательный – стабилизаторы. Придерживают и направляют. А хват – вот тут. Будут пальцы сильные – любому руку оторвёшь. Кость перерубишь с одного удара, с твоими-то рычагами.
Рашид явно знает, о чём говорит.
Я видел не раз, как он легко укладывал «на руках» Ромку. Что левой, что правой.

Витя-Зверь громко пердит.
- Не, ну ты охренел совсем, а? – возмущается Рашид. – Ну, с утра пораньше тут мух потравить решил, с нами вместе...
Мясник вскакивает со стола, подбегает к подсобнику и пинает его. Витя верещит напуганным хряком. Кряхтя, преворачивается на другой бок, скатывается с ватников. Как огромный чёрный жук, барахтается на полу. Живот мешает ему подняться.
Лауреат ржёт в голос, на пару с Рашидом.
Даже хмурый Хафиз перестаёт бубнить и неожиданно улыбается.
Витя усаживается на полу. Отряхивает коленки.
- Рашид, а покажи малому, - кивает он на меня, -  «копеечку», а? Давно не показывал ведь. Слабо, а?
Рашид морщится:
- Витюня, ты меня на слабо не бери.
Лауреат оживляется:
- А что, «копеечка» вещь хорошая! Ставлю пузырь «Зубровки» - в этот раз не получится!
Я не понимаю, о чём весь этот разговор.
Рашид чешет подбородок.
- Ну, разве что в педагогических целях... Жертве школьной реформы... – подмигивает он мне. – В качестве наглядного пособия. Да и «Зубровка» не помешает лишняя. Тащи!
Это уже Лауреату.
Тот неожиданно резво поднимается со стула и деловито семенит к ступенькам. Оборачивается:
- Ящик «жигуля», если проиграешь?
Рашид пожимает плечами. Кивает.
Лауреат взбегает по ступенькам. Скрипит и захлопывается за ним дверь.

Витя-Зверь встаёт с пола и  с озабоченным видом ухватывается за металлический стол. С жутким скрежетом отодвигает его от стены. Зачем-то протирает подолом халата уголок. Проверяет на шаткость сам стол. Роется за шкафчиками, достаёт кусок картона. Подкладывает под одну из ножек.
Хафиз качает головой:
- Апять инстрюмент  портить будиш... Как мальчишька какой, как камсамолис...
У Хафиза какое-то особое, трепетное отношение к остроте ножей и топоров. Иногда мне кажется, что его бормотание – ни что иное, как тайный разговор между ним и орудием труда. 
Рашид берётся за топор, проводит ногтём большого пальца по лезвию. Одобрительно цокает.
Снова скрипит дверь.
Появляется тяжело дышащий Лауреат, за ним – Ромка и Слава. Несколько продавщиц заглядывают в дверной проём, но не спускаются. Ленки среди них, слава богу, нет.
- Ну чего... цирк, что ли... – ворчит, больше для вида, Рашид. – Растрепал уже всем...
Лауреат довольно лыбится, лезет во внутренний карман пиджака и показывает горлышко бутылки.
Ромка и Слава заинтересованно смотрят на поигрывающего топором Рашида.
Тот неожиданно хмурится. Потом принимает от Вити-Зверя услужливо протянутую копейку
Кладёт её цифрой вверх на уголок стола.
Каменеет лицом.
Все замолкают.
Рашид пальцем левой руки прижимает монету за самый краешек к столу.
- Чтоб не отскочила... – поясняет он, очевидно, мне.

Я оглядываюсь на дверь.
Одна из продавщиц прижала ладонь ко рту. Другая и вовсе отвернулась.
Грузчики, напротив, заворожено переводят взгляд с пальца Рашида на покачивающийся в другой его руке топор.
Рашид внимательно смотрит на угол стола. Медленно поднимает топор. Щурит глаза. Резко взмахивает рукой - топор взлетает ещё выше - и с фирменным «кхэк!» обрушивает его на железный угол.
Грохот. Стол подпрыгивает. Взвизгивает одна из продавщиц.
Я испуганно моргаю.
Лауреат удручённо крякает. Лезет за бутылкой и со стуком ставит её на стол.
Рашид протягивает мне половинку копейки:
- Вторая отлетела куда-то. Найдёшь – твоя.
Мне и этой достаточно.
Я рассматриваю край – топор перерубил металл монетки чуть наискось. От единицы осталась лишь верхняя часть.
Кладу сувенир в карман халата.

Представление окончено. Уходят грузчики, выходит через зал Лауреат. Расходятся продавщицы.
Я опять начинаю думать о Ленке, но некогда – Рашид вручает мне топор и показывает на говяжьей ноге место, где рубить.
- Перепортит мясо-то... – ворчит Витя-Зверь, устраиваясь поудобнее на подъемнике и зевает.
Мясо я действительно порчу – не попадаю в надруб, кромсаю и пластаю. Крошу кость мелкими и частыми ударами.
- Ничего, ничего, - подбодряет меня Рашид. – У каждого врача должно быть своё кладбище из пациентов. А у мясника – вагон ошмёток. Научишься.

Через час выхожу покурить.
Откуда-то наползли тучи, тёмные, неряшливые, как халат Вити-Зверя. Порывами, разогнав голубей у контейнеров, пронёсся по двору небесный выдох прохлады. Где-то за крышами глухо пророкотало.
Секундное затишье.
Как всегда в такие моменты – непонятная тревога на душе.
Кляксами расплылись на асфальте первые капли.
И вдруг хлынуло. Разом, стеной - шумно и весело. Сверкнуло и грохнуло – почти одновременно. Ещё и ещё.
И уже нет тревоги, печали – лишь радостная возбуждённость от буйства стихии.
Серой тенью несётся через двор мокрый Степан Николаич.
Я прячусь под небольшой бетонный козырек.
В плечах и руках приятная тяжесть. Ничего... Дело заметно наладилось. Я даже начал «кхэкать», как Рашид и почти всегда попадать топором. На руках – уже потёкшие мозоли. Достаю сигарету. Шевелить пальцами больно. Чиркаю спичкой.
Брызги дождя обдают меня всего. С козырька струится вода.
Прямо у крыльца огромная лужа. То тут, то там на воде вскакивают пузыри, плывут секунду-другую и исчезают.
«Как люди..»
Прячу сигарету в кулак, выпускаю дым в серый бетон над головой и отчего-то смеюсь.